Когда искусство включает,
"пропускает" в себя реальность,
сама эта реальность становится
искусством, перерождается.
М. Айзенберг. "Преодоление материала"
"Какое-то время мне казалось, что он будет всю оставшуюся жизнь писать стекло, стекло, стекло... Но, по счастью, этого не произошло. Пройдя как через чистилище, сквозь мир теней, реальность получила наконец пропуск в картину" (М. Айзенберг).
Кажется, нет ничего более противопоказанного желанию художника обрести реальность "в формах самой реальности" (Р.Барт), чем живопись. Ведь реальность живописна, только если смотреть на нее уже сквозь известные искусственные фильтры — осень, как у Левитана, лес, как у Шишкина, море, как у Айвазовского... Искусство, в большей или меньшей степени, всегда следовало за действительностью, наследовало ей, распоряжаясь этим наследством эксцентрично — иногда до безумств, до безумия. Но, очевидно, в той или иной степени всегда существовала и обратная связь, и жизнь наследует искусству, то есть становится именно такой, какой мы ее видим. А видим мы ее, как правило, изображенной. Не изображенная, она незаметна, как воздух, и ускользает сквозь пальцы, не удержать. Хочется остановить ее, разбить на кадры, картинки, картины, чтобы вглядываться долго, с удовольствием или отвращением, не торопясь.
Семен Файбисович, оставаясь в рамках традиционной станковой картины, ставит перед собой задачу увидеть жизнь — как — она — есть, без "живописности". А живопись без "живописности" — это, по сути дела, фотокадр. И Семен действительно работает с фотоаппаратом и проходит по рангу фотореалиста (с обязательными уточнениями типа "фотореализм с душой или "фотореализм с элементами литературности"). Можно понять желание М.Тупицыной сравнить картину Файбисовича с "оригинальным" фотовидом, чтобы выяснить, что не устраивало художника в нем и почему он не фотограф. Действительно, интересно. Хотя и без того понятно, что фотография для него — слишком "гипер", фотообъектив делает взгляд на реальность остекленевшим, слишком остекленевшим, чтобы жизнь-как- она есть могла быть увиденной сквозь него.
Секрет оживленности полотен Файбисовича в том, что он умеет скрыть
орую видимо, неизбежную неодушевленность воспроизведенной реальности, используя необычный фильтр — стекло.
Мутноватое, чуть заметно тонированное оконное стекло ранних серий становится все больше и больше и все прозрачнее. При этом его присутствие делается все заметнее оно бликует и отражает. В "Последней демонстрации" этот прозрачный фильтр уже не локализован. Стекло бликует, отражает, присутствует всюду. Всюду, где жизнь. Исчезая там, где начинается собственно территория искусства где грунтованный холст, чистый цвет и никаких сюжетов...
Картина, похоже, действительно не исчерпала своих возможностей. Ей никогда не предоставлялась возможность изобразить что-то, не заслуживающее нашего внимания, так, что — то непонятное, ничего особенного. Картина как раз гарантировала, что изображенное — не пустяк. Семен впускает в картину как раз это "ничего особенного" — солдаты мороженое едят. Его взгляд внимателен и спокоен, нейтрален, но остекленевшим он не бывает...
В ранних сериях часто эмоции зрителя можно предсказать (и привычную усталость, и привычное отчаяние — “как нам привыкнуть к родимой земле? "), хотя в них это нигде не форсируется. В "Последней демонстрации" эмоциональная реакция зрителя непредсказуема, потому что не предусмотрена. Ни усталости, ни отчаянья, ни веселья особенного — ничего. И это удивительно, непривычно. Можно смело сказать, что это "хорошая" живопись, но, кажется, это не главное. Мне кажется, как раз о главном говорит друг художника, "очевидец" и поэт Михаил Айзенберг: "Схватка с жизнью в ее самом конкретном, самом будничном, самом дешевом выражении начинается, когда живопись перестает быть заведомо "хорошей", а начинает быть такой, какой она должна быть. Когда она возникает сама собой, уже непонятно из чего. Кто победит? Кто кого перетянет? В поединке искусства с жизнью одно из двух должно заставить другое изменить свою природу. Не перерождается ли в этой борьбе живопись? Остается ли искусство искусством?"
Сквозь картину, как сквозь окно, сквозит безусловная реальность искусство наследует жизни. Но и жизнь наследует искусству, и, думается, эта жизнь будет часто иметь цвет и привкус прозрачной живописи Семена Файбисовича. Смотрение сквозь ничем не ограниченный, многослойный прозрачный экран становится необходимым условием виденья мира. Странно, почему?
Мне кажется, Семен переступил черту, когда реальность остается отстраненной категорией и позволяет с собой работать, разбивать на кадры, рассматривать. Реальность "поехала", сдвинулась с места, дернулась, как отражение ее в закрываемом окне. Но в рамках картины.
Без стекла невозможно членить, кадрировать жизнь — как — она есть. Но художника не устраивают уже и эти плывущие кадры. Ему хочется общей картины бытия, панорамы — но в рамках картины. И картина разрастается, как и это удивительное стекло, сквозь которое художник смотрит, пытаясь решить задачи ( а решаются ли они?) — живопись без живописности, размытый, как блик, кадр и границы картины, реальность в формах самой реальности и авторский взгляд. Сквозь стекло.
"Какое — то время мне казалось, что он так и будет всю оставшуюся жизнь писать стекло, стекло и стекло..."
Людмила Бредихина
