Кажется, нет ничего более противопоказанного желанию художника обрести реальность «в формах самой реальности» (Р. Барт), чем живопись. Ведь реальность живописна, только если смотреть на нее уже сквозь известные искусственные фильтры — осень, как у Левитана, лес, как у Шишкина, море, как у Айвазовского... Искусство, в большей или меньшей степени, всегда следовало за действительностью, наследовало ей, распоряжаясь этим наследством эксцентрично — иногда до безумств, до безумия. Но, очевидно, в той или иной степени всегда существовала и обратная связь, и жизнь наследует искусству, то есть становится именно такой, какой мы ее видим. А видим мы ее, как правило, изображенной. Не изображенная, она незаметна, как воздух, и ускользает сквозь пальцы, не удержать. Хочется остановить ее, разбить на кадры, картинки, картины, чтобы вглядываться долго, с удовольствием или отвращением, не торопясь.
Семен Файбисович, оставаясь в рамках традиционной станковой картины, ставит перед собой задачу увидеть жизнь «как она есть», без «живописности». А живопись без «живописности» — это, по сути дела, фотокадр. И Семен действительно работает с фотоаппаратом и проходит по рангу фотореалиста (с обязательными уточнениями типа «фотореализм с душой» или «фотореализм с элементами литературности»). Можно понять желание М. Тупицыной сравнить картину Файбисовича с «оригинальным» фотовидом, чтобы выяснить, что не устраивало художника в нем и почему он не фотограф. Действительно, интересно. Хотя и без того понятно, что фотография для него — слишком «гипер», фотообъектив делает взгляд на реальность остекленевшим, слишком остекленевшим, чтобы жизнь-как-она есть могла быть увиденной сквозь него.
Секрет оживленности полотен Файбисовича в том, что он умеет скрыть неизбежную неодушевленность воспроизведенной реальности, используя необычный фильтр — стекло. Мутноватое, чуть заметно тонированное оконное стекло ранних серий становится все больше и больше и все прозрачнее. При этом его присутствие делается все заметнее оно бликует и отражает. В «Последней демонстрации» этот прозрачный фильтр уже не локализован. Стекло бликует, отражает, присутствует всюду. Всюду, где жизнь. Исчезая там, где начинается собственно территория искусства где грунтованный холст, чистый цвет и никаких сюжетов...
Сквозь картину, как сквозь окно, сквозит безусловная реальность искусство наследует жизни. Но и жизнь наследует искусству, и, думается, эта жизнь будет часто иметь цвет и привкус прозрачной живописи Семена Файбисовича. Смотрение сквозь ничем не ограниченный, многослойный прозрачный экран становится необходимым условием виденья мира. Странно, почему? Мне кажется, Семен переступил черту, когда реальность остается отстраненной категорией и позволяет с собой работать, разбивать на кадры, рассматривать. Реальность «поехала», сдвинулась с места, дернулась, как отражение ее в закрываемом окне. Но в рамках картины.
Без стекла невозможно членить, кадрировать жизнь-как -она-есть. Но художника не устраивают уже и эти плывущие кадры. Ему хочется общей картины бытия, панорамы — но в рамках картины. И картина разрастается, как и это удивительное стекло, сквозь которое художник смотрит, пытаясь решить задачи (а решаются ли они?) — живопись без живописности, размытый, как блик, кадр и границы картины, реальность в формах самой реальности и авторский взгляд. Сквозь стекло.
«Какое — то время мне казалось, что он так и будет всю оставшуюся жизнь писать стекло, стекло и стекло...»
