OVCHARENKO представляет персональную выставку Леонида Цхэ «Мальчик и клубок» с новой серией живописи.
Зависимость внутренней человеческой оптики от возраста хорошо известна — так в разные годы фокус памяти наводится на разные воспоминания. У Леонида Цхэ растет дочь, и к своему детству художник теперь обращается всё чаще. «После рождения ребенка, — признаётся он, — память начинает выдавать за слоем слой, смешивая подлинное и вымышленное». Важные воспоминания об отце, детские впечатления и собственный новый опыт отцовства — то, что пока ещё не проговорено, сложилось вместе в картинах и акварелях проекта, чьим названием сделан образ «Мальчик и клубок», давно сопутствующий художнику.
Во всех новых работах изображен он сам — это герой, который выглядит и действует как сказочный персонаж, скрывается под маской или облачен в дающие сверхспособности волшебные наряды. Но «персонажности» в привычном концептуалистском значении у Цхэ нет, зазор между автором и персонажем здесь минимален. Обстоятельства и ситуации вымышлены, и в то же время реальны. Не всегда понятно, откуда на холсте берется, например, пейзаж с рекой, — из каких личных историй, сделанных на отдыхе фотографий, увиденных в журналах картинок, как и когда он был заснят?
Живопись способна вести рассказ, повествовательностью обладает сама краска. Пластический язык у Цхэ начинает жить по законам естественного языка, где есть и ошибки, исправления, оговорки, и различные регистры речи. Живопись для графика по образованию — до известной степени область автодидактики, и в медиуме по-прежнему много неясного. Одним из главных свойств его искусства становится неочевидность художественных решений: их поиск обострен, выбор лишен автоматизма, задачи обладают большой продуманностью, — такое динамическое состояние особенно ценно.
Сейчас всё труднее представить себе, какими были 1990-е — период, когда рос художник. В это время ирония и серьезность балансируют на иронических качелях. Годы «свободы для всех»: подростки, предоставленные сами себе (что может быть лучше лет в 12?), активно переживают всю жизнь вместе с поколением родителей. Отец был музыкантом оркестра русских народных инструментов, поэтому среди детских впечатлений его сына, — и быт за кулисами советских ДК и концертных залов, и необычные вещи, привезенные из зарубежных гастролей. Взросление совпадает с появлением свободного рынка не только материальных, но и символических ценностей. Цхэ и его сверстники — первое в отечественном искусстве поколение, чей интерес к модернизму и авангарду не был демонстративным политическим выбором.
Когда в 2007 году Цхэ окончил факультет графики Институт имени Репина, петербургской Академии художеств было еще далеко до её нынешней известности между Токио и Венецией. Андрей Пахомов вёл творческую мастерскую, имел заслуженную славу рафинированного художника книги, а о неоэкспрессионизме его холстов, их заостренной телесности было известно небольшому кругу студентов и друзей. Современная живопись ещё не была такой привлекательной и модной. С тех пор многое успело измениться. Ушел из жизни мастер, особо выделявший Леонида среди своих учеников, и сыгравший для его искусства и жизни важную роль. Молодые авторы с академическим бэкграундом заняли место на художественной сцене, а их ремесленные приёмы быстро стали «общим местом» в современном искусстве. Цхэ в эти годы учился в «Школе молодого художника» Института Про Арте, преподавал рисунок на втором курсе Академии художеств, создал вместе с однокашниками группу «Север-7», которая вывела художественное школярство на новый уровень.
На задах школ и детских садов встречались и до сих пор встречаются росписи и мозаики с изображением счастливых детей, солнца и радуги из-за облаков, зверей из сказок, — всё, что некогда было прибыльным занятием для членов худфонда и ставших на лето шабашниками студентов-«творцов». В таких местах рядом с образцами советского монументального искусства обычно любили собираться подростки. Успевшие потускнеть росписи покрывались хулиганскими и наивными надписями и рисунками, становясь палимпсестом. Описывая их, Цхэ подобрал выражение — «художество на задворках школы», которое в переносном смысле может быть характеристикой его метода работы.
Академическая «двойная постановка» проглядывает у художника и сейчас, но от школьных и графических навыков он отходит всё дальше. Вместо плоскости бумажного листа теперь он чаще выбирает холст — пространство со своей размерностью и глубиной, затягивающее автора, которому интересны масштаб и монументальность, спонтанность и импровизация. Фигура, еще одна фигура, пространство между ними, фон, — вот прочно воспринятый еще со времен учебы композиционный синтаксис. Важно понять, как это устроено, и Цхэ последовательно продолжает деконструкцию академического метода. Происходящее в его новых работах можно описать словами «подростки копаются в грязи», — при этом подростки происходят напрямую от Микеланджело, Веласкеса, Мурильо, Пикассо, Петрова-Водкина. Часто и охотно цитируя искусство прошлого, художник через ощущения подтверждает свою причастность общему делу живописи. От Пикассо берётся энергия разрыва и отчаянная сила брутальной деконструкции формы, планы гармонизируются по-сезанновски, сочетание лиловых и салатовых оттенков напоминает эрмитажного Боннара или Дени.
Брызжущая цветом работа может оказаться гораздо мрачнее, чем темная по живописи, — Цхэ не скрывает, что все его сюжеты имеют глубоко-личные источники. Но это искусство не даёт пищи для популярных рассуждений о «травме» — ведь живописец, переступающий порог мастерской, перестаёт бояться и обретает баланс страха и свободы. Изображенное — не травмы, а скорее мечты: нечто, к чему хочется возвращаться, обдумывая снова и снова.
Картинное пространство у Цхэ полно внутренних разнонаправленных движений, ничто в нем не стоит на месте и не бывает статичным, — происходящее с краской в живописных слоях отражается в колористических столкновениях на поверхности, маэстрия скрыта под множественными записями. «Надо перечеркнуть, что сделал, чтобы получилось настоящее», — говорит художник.
И взросление ребенка, и стремление к пока не известному результату, и эволюция живописного стиля, — всё это движение. Главным содержанием новых картин и акварелей становятся движение, смена ролей и состояний. Цхэ находится посередине этого процесса: оборачиваясь назад, он вспоминает детство и своего отца, впереди ему видна растущая годовалая дочь. Об этом он размышляет — не в первый раз как личность, но впервые как художник с кистью и красками в руках, пытающийся себя разглядеть: «Я себя ещё не до конца увидел», — считает он.
Леонид Цхэ распутывает клубок, в котором соединены истории родителей, детства, дружбы, учебы, искусства. Живопись и жизнь идут вместе — человеческое никогда надолго не отпускает творческое, и наоборот. В результате такого согласованного движения живописная запутанность разрешается и сменяется четкостью видения.
Павел Герасименко
