Галерея РИДЖИНА рада представить новый проект одного из самых известных современных художников Павла Пепперштейна «Чудеса в болоте».
Чудеса в болоте.
В книге Вальтера Беньямина «О Кафке» на разные лады обсуждается ненависть, которую Франц Кафка испытывал в отношении истории. Отвращение к истории (историофобия) – действительно интересное явление, заслуживающее пристального рассмотрения. В наши дни эта тема приобретает острую актуальность в свете того обстоятельства, что «конец истории», заявленный постмодернистской идеологией, явно не состоялся – во всяком случае, не состоялся в том смысле, который в это понятие вкладывали постмодернисты.
Постмодернистская утопия мыслила «конец истории» как триумф музея, триумф принципа музеификации. В последние годы мы наблюдаем повсеместное крушение этого принципа – варварское разрушение древних ценностей, чудом доживших до наших неблагодарных времен. Причем это разрушение осуществляется в совершенно разных сферах: достаточно сравнить деятельность ИГИЛа или Талибана с деятельностью арт-вандалов, которые с наслаждением пририсовывают червей и другие атрибуты распада к картинам Брейгеля (братья Чепмен), разбивают старинные китайские вазы и тому подобное. Таким образом, история продолжается в тех самых грубых и неотесанных формах, которые некоторое время назад казались навсегда ушедшими в прошлое. Как ни странно, именно отвращение к прошлому является гарантом продолжения истории. Если прошлое вызывает потребность в столь агрессивных действиях – значит, оно живо.
История продолжается, а значит, снова возникает место для тех чувств, которые испытывал Кафка. Однако этот пражский писатель полагал, что есть в мире сила, которая способна противостоять истории. Эту силу Кафка обозначал словом «болото» (или «диблото» на языке идиш). Болото контристорично по своей природе, в нем тонут и вязнут все смелые проекты преобразований, все колонизационные и освободительные импульсы – грубо говоря, в болоте тонет и вязнет все. В бытовом и политических языках это слово употребляется обычно в негативном значении, однако Кафка, мудрый постиудейский мистик, безусловно, прав: болото – наша единственная надежда, потому что события наших дней в очередной раз доказывают нам, что «нет ничего более отвратительного, чем история» (слова Кафки). Мудрость пражского иппохондрика входит в состояние резкого антагонизма с любым перспективным дискурсом, каким, например, является дискурс супрематизма. Поэтому, если искать пару наиболее настроенных друг против друга оппонентов, то это – Малевич и Кафка. Фантомный диалог, или, точнее, диспут между этими непримиримыми точками зрения инсценирует данная выставка. За спиной Малевича стоят супремы, архитекторы, политические деятели, менеджеры и прочие агенты активной абстракции. За спиной Кафки – цветение болотного лотоса (и болотного логоса), кикиморы, горлумы, мастера Йода, болотные феи, аграрии, книги, грибы, музейные коллекции и прочее. Кто победит?
На самом деле, этот гладиаторский поединок – фикция. Между Малевичем и Кафкой гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Болото – это территория (в том числе территория мысли), где поверхность и глубина меняются местами. В романе Курта Воннегута «Колыбель для кошки» армейские начальники ставят перед учеными задачу – изобрести универсальное средство против болот, в которых вязнут батальоны. Ученый по имени Хонникер изобретает такое средство – так называемый, «лед 9», мгновенно замораживающий любую жидкую вязкость. В конце романа «лед 9» замораживает всю Землю: жизнь сама по себе оказывается болотом, и антиболотное средство механически уничтожает всю жизнь. «Лед 9» - это своего рода гиперсупрема, а Хонникер чем-то напоминает Малевича или же британских колонизаторов в Индии, кичившихся своей антиболотной программой. И все же история не более чем болотный фантом, однако его собственная болотная сущность от этого не изменятся.
Павел Пепперштейн 29.03.2016
